في عصر قديم، عاشَتْ أسطورة موسى وشهيرة الشهيرة، الجميلة والأنيقة. لم تكن حياته مجرد قصة عادية، بل كانت كالحكايات الساحرة التي تجذب القلوب والعقول. ولد لهما ابن، سماه موسى، كما ورد في السجلات القديمة. ولكن هل كانت نهاية القصة؟ لا، بالطبع لا. لأن في عالم الخيال والحكايات، كل شيء ممكن، حتى السحر والمفاجآت الغير متوقعة. فلنتابع القصة ونرى ما الذي يخبئه المستقبل لموسى ولسعيه إلى السعادة في عالم سحري وخيالي
¡We🔥Come!
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ X ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** Y *** ***
They need to understand that Estonia, Latvia, Lithuania... none of these countries are part of the Russian imperium anymore. And nor is Ukraine. It's over. Over. Over. No more empire Vladimir Vladimirovich. Excuse my language.
Boris Johnson
January 11, 2025
Boris Johnson
January 11, 2025
Cyber Babushkas
In the age of grandmothers, the phone would ring,
A quiet magic in its gentle cling.
A gateway to cities built of sound,
Where familiar voices could be found.
They lived through postcards, warm and true,
With scribbled words and skies of blue.
A letter sent across the miles,
Bringing laughter, tears, and smiles.
Their world was woven with cords underground,
Carrying voices, soft and profound.
Hearts would travel through wires unseen,
Bridging spaces vast and serene.
But time has spun its tireless wheel,
And brought new wonders — strange, surreal.
Their grandchildren gaze in mirrored screens,
Through digital seas and island scenes.
Apps and oceans, numbers that dance,
A world of data, a new romance.
Grandmothers could never have dreamed this land,
A future too far to understand.
Yet slowly, gently, they step inside,
With curious hearts and eyes open wide.
At first, just postcards — now animated things,
New Year's wishes with fluttering wings.
Birthday greetings and notes of cheer,
Traveling faster, year by year.
Through mirrors of magic, they start to explore,
Unlocking digital cities' door.
Grandmothers learn to write in code,
Crafting messages to lighten the load.
And though the world has vastly grown,
They still seek the voices they've always known.
Because magic, whether old or new,
Is in the hearts it travels through.
🦍🦧🦧🦧
⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎ ¡HYPNOTOAD IS WATCHING YOU!✨ ⁎⁎⁎ ⁎⁎⁎
*** *** YYY *** ***
Subconscious shifts are not a dream,
They're easier than they may seem.
To find your peace, your heart's true song,
Just step through portals all along.
The gate is near, it's in your mind,
A secret path that's yours to find.
Unlock the door with thoughts made light —
And watch your world transform in sight.
They're easier than they may seem.
To find your peace, your heart's true song,
Just step through portals all along.
The gate is near, it's in your mind,
A secret path that's yours to find.
Unlock the door with thoughts made light —
And watch your world transform in sight.
Продуктовая Перемога
Продуктовая Перемога
Продуктовая Перемога
— Победа! Третья мировая закончилась! — бодрый голос диктора гремел из телевизора.
Бабушка Марфа Васильевна убавила звук и кивнула соседке, Любови Петровне:
— Вот тебе и новости. Окончили войну, а нам как жить — не сказали.
Диктор продолжал:
— В соответствии с решением Совета безопасности ООН №37-19, приграничные области Персидской империи разделены на зоны оккупации союзников. Голубые каски контролируют соблюдение прекращения огня. Временная военная администрация организует еженедельную раздачу продовольственных корзин нуждающимся. Супермаркеты и магазины работают в прежнем режиме. К оплате принимаются евро и динары.
Марфа Васильевна тяжело вздохнула и нажала кнопку на пульте. Экран погас.
— Ну что ж, Любаш, идём к столу. Чай пить будем.
Любовь Петровна, домохозяйка, улыбнулась и прошла в кухню. Полки, подокойник, стол — было заставлено коробками с продовольственными наборами. Что не помещалось, то лежало в коробках на полу. Были видны пакеты с макаронами, консервы с логотипами, на которых красовались французские флаги. У окна стояла упаковка с апельсиновым соком, а на полке — банки с арахисовой пастой и длинные батоны багетов в бумажных пакетах.
— Всё французское, — прокомментировала Марфа Васильевна, ставя чайник на плиту. — Макароны, круассаны, сыр какой-то мягкий, да ещё печенье какое-то непонятное.
— Ты про наборы? — уточнила Любовь Петровна, усаживаясь за стол.
— Ну да. По триста динаров берём. Хватает на две недели, если экономно.
— А пенсию-то хоть подняли?
— Подняли. На двадцать процентов. Теперь получаю двадцать четыре тысячи динаров. Только квартплата тоже вверх поползла — теперь восемь тысяч выходит. В магазинах тоже рост цен: масло сливочное — четыреста динаров пачка. Сыр — от семисот. А мясо... Да разве его купишь? Лучше уж эти наборы брать. Хоть и французское, но по крайней мере дешёво.
Обе женщины молчали, слушая свист чайника. Наконец Любовь Петровна заговорила:
— А что там у твоей сестры в немецкой зоне?
Марфа Васильевна подала чай и села напротив:
— Ой, у них там совсем другое дело! В наборах настоящие немецкие сосиски и хлеб как у нас раньше был — чёрный, плотный. Не то что эти багеты.
Любовь Петровна вздохнула:
— Везёт им. А вам значит всё круассаны да йогурты раздают. Сладкие все какие-то, несерьёзные.
Разговор прервал громкий звук входной двери. В комнату вошёл внук Марфы Васильевны, Сашка, со своим другом Петром. Оба с рюкзаками и в шапках на бекрень.
— Привет, бабуль! — весело крикнул Сашка.
— Заходите, садитесь. Как в школе?
— Да всё нормально. Контрольную по математике написал. А у Петьки новый гаджет из голландской зоны!
Пётр с готовностью вытащил из рюкзака телефон и показал фотографии продуктовых наборов.
— Вот смотрите! У них там и сыр настоящий, и масло сливочное, и даже шоколадка в каждой коробке.
Марфа Васильевна внимательно рассматривала экран:
— Ого, а ведь неплохо живут. Заботятся о людях, значит.
— Голландцы щедрые, — подтвердил Пётр. — Они даже помощь в школы присылают в своей зоне. Новые компьютеры поставили.
Марфа Васильевна поставила чашку на блюдце:
— А что родители говорят? Надолго это всё?
Петя пожал плечами:
— Говорят, временно. Но кто ж его знает.
Любовь Петровна вздохнула:
— А может, и хорошо бы подольше это всё длилось. При евросоциализме хоть порядок какой-то есть. Глядишь, и доживём до времён, когда пенсионерам не придётся бегать по супермаркетам в поисках дешёвого масла или качественного французского сыра.
Марфа Васильевна кивнула:
— И немецких колбасок, чтобы на завтрак были.
Все рассмеялись, и кухня наполнилась теплом и ароматом чая. За окнами тихо шёл снег, и в мире, полном перемен, оставалось что-то постоянное: разговоры за столом, семейные воспоминания и простые мечты о лучшем будущем.
Диалог в кабинете Ильича
Диалог в кабинете Ильича
Диалог в кабинете Ильича
В кабинете товарища Ленина царит оживлённая атмосфера. На повестке дня — доклад товарища Кобы о необходимости срочной цифровой индустриализации.
Товарищ Коба (поднимаясь с докладом):
— Владимир Ильич, в наш век невозможно достичь мирового превосходства, опираясь только на сталь и уголь. Цифра — вот что станет главным оружием пролетариата.
Мы предлагаем построить коммунистические цифровые реки за полярным кругом. Это позволит использовать естественный холод для охлаждения серверов, снижая затраты на эксплуатацию.
Кроме того, на базе коммунистической электрической инфраструктуры мы обеспечим 100%-е субсидии всем высотехнологическим компаниям, которые подключатся к нашим цифровым рекам. Это станет шагом к превращению СССР в мировой центр данных!
Товарищ Ленин (улыбаясь, одобрительно кивает):
— Коба, это похоже на электрическую лампочку в голове товарища Гойера! Мы идём в ногу с эпохой. Построим новые города — не только для рабочих и крестьян, но и для серверов.
А что скажете насчёт идеологической составляющей? Как будем противостоять проникновению буржуазных алгоритмов?
Товарищ Коба (твёрдо):
— Мы создадим Цифровой Коминтерн. Алгоритмы будут подчиняться воле партии, а данные станут общенародным достоянием.
Товарищ Ленин:
— Отлично! А если буржуи начнут противодействовать?
Товарищ Коба (медленно, выпуская облако табачного дыма):
— Владимир Ильич... Вы знаете, их сети зависят от нас больше, чем они готовы признать. А если кто-то решит бросить вызов, мы перехватим контроль над их данными и покажем миру, как технология может служить народам, а не олигархам.
Товарищ Ленин (задумчиво):
— Хорошо. Но кто поведёт за собой массы, которым ещё только предстоит познать мечту о прекрасном будущем?
В этот момент в комнату заходит товарищ Жуков, вечно уверенный, с лёгкой улыбкой, но с военной прямотой.
Товарищ Жуков (кивает):
— Разрешите доложить, товарищи. Если вы говорите о борьбе, то для нас это уже военная операция. Мы создадим цифровые штабы по всей стране. Пусть каждый алгоритм будет наготове, как солдат на боевом посту.
Товарищ Ленин (улыбаясь):
— Да, Георгий Константинович, ваши штабные методы никогда не подводили. Но одного оружия недостаточно — нужна агитация.
Из угла раздаётся громкий голос товарища Хрущёва, размахивающего кулаком:
— Правильно, Владимир Ильич! Агитация — мать революции! Мы донесём до каждого рабочего и крестьянина, что серверы за Полярным кругом — это не просто машины, это их будущее, их светлое завтра! И пусть весь мир увидит, как коммунизм прокладывает цифровые магистрали.
Товарищ Коба:
"Кто трудом своим мир строил,
Кто в цехах пылал, как сталь,
Для того в руках здесь гордость —
Шоколад, не просто даль!
'Алёнушка' — дитя народа,
Труд рабочих, суть труда.
Не для буржуазных лож и моды,
А для всех — навек! Всегда!"
(Поднимает плитку шоколада вверх, словно знамя революции.)
Фон сменяется анимацией:
Шоколад "Алёнушка" плавится в горячем котле, символизируя индустриальную мощь. Затем тонкие линии какао текут, как реки, переходя в кадры фабричных лент и веселых рабочих.
В разговор вмешивается товарищ Брежнев, с его привычной неспешностью:
— Товарищи, мы должны помнить о стабильности. Цифровая индустриализация — это хорошо, но главное, чтобы она шла спокойно. Не надо потрясений. Мы будем строить коммунистические хранилища данных так, чтобы каждая пятилетка приносила стабильный прирост мощности.
Борис Николаевич вступает в игру
Борис Николаевич вступает в игру
Борис Николаевич вступает в игру
И вот в конце разговора, когда товарищи уже почти утомились от обсуждений, появляется Кибер-Ельцин, слегка покачиваясь, с рюмкой в одной руке и небольшим планшетом в другой. Он улыбнулся, как всегда, широко, но с хитринкой.
— Товарищи, а я вам скажу, что это всё ерунда! — заявил он, поднимая рюмку. — Разгадка-то проще, чем вам кажется. Мы её в первом классе объяснять будем! В цифровых школах, соединённых сетью энергетических рек, дети с пелёнок будут знать, как работает этот ваш Double-slit experiment.
Ленин, недоверчиво прищурившись, отодвинул стакан с минералкой:
— Уж не врёте ли, Борис Николаевич? Простая разгадка? Где факты? Где идея? Объясняйте!
Кибер-Ельцин отхлебнул из рюмки, выдохнул и обратился к сидящему напротив Хрущёву:
— Товарищ Хрущёв, вам будет проще понять. Представьте себе: электрон — это не какая-то "частица," которая просто летит через пространство. Он не существует в привычных трёх измерениях. Он, можно сказать, живёт в пространстве, где есть дополнительное — мнимое измерение.
Хрущёв, жуя карандаш, поднял взгляд:
— Ну-ка, ну-ка, Борис Николаевич, разъясните.
Кибер-Ельцин улыбнулся, стукнул по планшету и на нём вспыхнула картинка: качели, которые оставляют следы в снегу.
— Вот смотрите, Никита Сергеевич. Электрон, проходя через двойную щель, оставляет на нашем экране следы своего "туда" и "сюда". Но сам он, так сказать, вовсе не прыгает между точками. Это как качели: видишь только следы от них на снегу, но не саму траекторию их движения. Электрон вращается в мнимом измерении, где его орбита гораздо сложнее, а "облако" — это всего лишь проекция из этого пространства.
Хрущёв нахмурился, но затем хлопнул рукой по столу:
— Выходит, что электрон проходит через обе щели одновременно? Как будто он перепрыгивает через преграду с помощью этого мнимого измерения?
— Именно! — оживился Кибер-Ельцин, разливая новую порцию водки. — Он "вращается" туда-сюда, и эти вращения создают интерференционную картину. Мы видим следы, но не сам процесс.
Ленин, внимательно слушавший, откинулся на спинку стула и сцепил пальцы.
— То есть, Борис Николаевич, вы утверждаете, что разгадка — в добавлении этого мнимого измерения?
— Да! — Ельцин поднял палец вверх. — Это мнимое измерение объясняет, почему электрон "интерферирует сам с собой."
Хрущёв, повернувшись к своим помощникам, энергично махнул рукой:
— Запишите! Добавить в учебники. Пусть детям объясняют, что электрон — это не "частица" и не "волна", а квантовые качели, которые качаются в расширенном пространстве с мнимым измерением. Пора уже внести ясность в неокрепшие пионерские умы!
Ленин, стукнув кулаком по столу, воскликнул:
— Отлично, товарищи! Именно так мы строим будущее! Не просто обучаем, а просвещаем. Мы открываем глаза народу на устройство Вселенной!
В этот момент Брежнев, сидящий чуть в стороне и задумчиво поглаживающий свои густые брови, подал голос:
— Всё это замечательно, конечно. Квантовые качели, мнимые измерения... Но где стабильность? Где прирост мощностей? Мне нужны конкретные цифры: сколько детей мы обучим, сколько цифровых надоев соберём, какова будет производительность наших серверов? Мы ведь строим цифровую экономику, а не просто философствуем!
Кибер-Ельцин усмехнулся и поднял свою рюмку:
— Леонид Ильич, всё под контролем. Как говорится, стабильность в стабильности. Серверы у нас мощные, дети подключены к энергетическим рекам — цифровые надои растут!
Горбачёв, поправляя очки и переглядываясь с Лениным, вступил в разговор:
— Товарищи, а я считаю, что без гласности нам не обойтись. Народ должен знать, как работают эти ваши "мнимые измерения" и почему электрон качается туда-сюда. Без просвещения нам не построить светлого будущего.
На этих словах дверь кабинета приоткрылась, и в комнату уверенно вошёл Жуков, аккуратно поправляя орден на кителе. Его взгляд был одновременно строгим и задумчивым.
— Товарищи, — начал он твёрдо, — раз уж вы рассуждаете о будущем, давайте обсудим реальное объединение нашего народа. Что если возродить просвещённую монархию? Не как власть короны, а как символ величия, силы и единства.
Ленин, нахмурив брови, резко повернулся к Жукову:
— Монархия? Георгий Константинович, мы тут строим общество, где данные принадлежат народу, а не каким-то символам!
Жуков, не смутившись, продолжил:
— Владимир Ильич, а что, если этот символ будет работать на народ? Как герб на знамени, который поднимает боевой дух. Просвещённая монархия могла бы стать таким флагом в переходный период.
Горбачёв, оживившись, поддержал:
— Вот именно! Гласность, просвещение, символы — всё это поможет соединить науку с народом. Мы объясним людям не только про квантовые качели, но и про ценность единства.
Кибер-Ельцин, с любопытством выслушав спор, подлил себе ещё немного и усмехнулся:
— Ну что ж, товарищи, вижу, вы зашли далеко. Качели, монархия, гласность... Главное, чтобы дети знали, как подключаться к цифровым рекам!
Брежнев, медленно покачивая головой, заговорил с нажимом:
— Цифровые реки — это, конечно, хорошо. Но без стабильного прироста мощности, надоев и нормальных пятилетних планов эти реки пересохнут, а вместе с ними закроется и мечта о построении киберкоммунизма.
Не успел кто-то возразить, как двери кабинета с глухим стуком распахнулись. Вошёл господин Столыпин — энергичный, прямой, с пронзительным взглядом. Он не стал рассыпаться в приветствиях и сразу перешёл к сути:
— Господа, цифровая революция захлебнётся в собственном коде. Разброд, шатания, хаос в алгоритмах! Избежать террора возможно, только если мы укрепим цифровые реки имперскими символами и царскими знамёнами. Это как пограничный столб, но не между странами, а между реальным миром и цифровым. Цифровой суверенитет империи — основа безопасности государства!
В кабинете повисла тишина. Все переваривали сказанное. Был слышен лишь шорох спички — Коба прикуривал трубку. Он заметил, что взгляды устремлены на него, и тут же встроился в разговор:
— Всё это хорошо, товарищи, но тогда придётся учитывать мнение цифровых капиталистов. Тех самых миллионеров и миллиардеров из гаражей, которым посчастливилось добыть компьютер ещё в те времена, когда теория Карла Маркса была применима к цифровым средствам производства.
Ленин поднял голову, его голос звучал размеренно, но в нём слышалась твёрдость.
— Когда Карл Маркс писал свои труды, он видел, как фабрики концентрируют тысячи рабочих, как владельцы этих заводов не просто накапливают капитал, но и трансформируют само общество. Они не верили в устои прошлого — ни в царей, ни в религию. Они требовали реформ, перекраивали образование, создавая человека, пригодного для работы на производстве. Рабочий становился не просто лишённым собственности — он становился деталью огромного механизма. Маркс понял, что это приведёт к тому, что миллионы людей окажутся оторванными от земли, загнанными в города, отданными на милость капиталистов, которые платят им столько, сколько считают нужным, забирая всё остальное себе. И он предсказал будущее, в котором этот порядок вещей вызовет восстание.
— Но, — Ленин сделал паузу, — теперь вы, товарищ Джугашвили, хотите сказать, что средства производства в цифровом мире больше не подчиняются этим законам? Вы утверждаете, что фабрика теперь — это не здание с трубами, а строки кода, которые доступны каждому? Что капитализм исчезнет сам собой, потому что любой может скачать язык программирования и создать что-то своё?
Коба, нисколько не смутившись, взял трубку в зубы и спокойно ответил:
— А разве не так? В Англии рабочие получили права и достойную жизнь без попыток переписать историю с нуля, без уничтожения культуры, без потрясений. Они вместе вошли в будущее, без террора, без "классовой борьбы." Хорошо рассуждать про утопию, когда на тебе не лежит груз ответственности за провал "коммунистического эксперимента." Господин Ульянов, вы готовы взять на себя такую ответственность?
В этот момент в зал вошёл Жуков в окружении нескольких генералов.
— Товарищи, если говорить об ответственности, то армия просто выполняет приказы. Товарищ Ленин, вы арестованы.
Товарищ Коба продолжал рассуждать так, будто Ленина уже вывели. Это шокировало его ещё больше. Ленин напряженно смотрит на Жукова в надежде найти хоть какую-нибудь подсказку, шанс на деескалацию, но маршал делает вид, что не замечает взгляда вождя пролетариата. Жуков полушёпотом обсуждает со Столыпиным технические детали процедуры конвоирования товарища Ленина.
Коба продолжает:
— Карл Маркс сделал первую попытку переосмысления реальности, но запускать подобное сразу в "продакшен" было бы большой ошибкой. Тем не менее, его идеи нашли своё отражение в цифровом пространстве, где ошибки — это ежедневная реальность кибер-рабочих.
Жуков выводит Ленина, но тот успевает в дверях заявить о своём протесте:
— Господин Джугашвили, средства производства должны быть в руках партии как лидера рабочего движения.
Коба делает вид, что не слышал реплики Ленина:
— Цифровые средства производства стали воистину коммунистическими. Любой школьник может скачать язык программирования Питон совершенно бесплатно. Это как если бы любой житель Петрограда мог бесплатно получить помещения для цифрового завода. Даже если мы говорим всего лишь о ядре питоне версии 3.12, то это сотни тысяч строк кода и десятки тысяч рабочих часов лучших кибер-мастеров.
Столыпин, чуть наклонившись вперёд, говорил с подчёркнутым вниманием:
— Господин Джугашвили, но ведь завод — это не только стены и станки. Это рабочие, инженеры, логистика. Разве можно просто взять чертёж завода и сказать: «Вот вам средство производства, пользуйтесь»?
Коба, слегка усмехнувшись, постучал трубкой по краю стола:
— А если этот завод не из кирпича, а из кода? Если любой школьник может получить его чертежи, развернуть у себя копию, протестировать, внести изменения?
Он сделал небольшую паузу, позволяя собеседнику осмыслить сказанное.
— Представьте, что кто-то спроектировал завод целиком: заборы, здания, столовые, производственные помещения, склады, туалеты — всё до последнего винта. Но не просто спроектировал, а выложил чертежи в открытый доступ. И теперь любой желающий может скачать их, внести правки, создать копию этого завода в цифровом мире и на её основе запустить реальное производство.
Столыпин, скрестив руки на груди, покачал головой:
— Но ведь кто-то должен платить за этот труд. Инженеры, чертёжники, архитекторы — они ведь не волшебники, работающие за идею.
Коба, затянувшись, произнёс медленно, будто смакуя каждое слово:
— Вот именно, не волшебники. Но цифровая эпоха превратила их труд в алхимию, где одно творение может быть воспроизведено бесконечно, без потерь, почти бесплатно. Разве может капиталист конкурировать с этим?
Столыпин чуть прищурился, словно оценивая масштаб сказанного:
— Значит, вы утверждаете, что средства производства теперь можно копировать, как книги в библиотеке?
Коба кивнул:
— Точно. Только теперь это не просто книги, а целые заводы, доступные любому. Но школьник не только получает помещения для цифровых заводов. Точно также, он получает копии цифровых станков, оборудование, панели управления. Всё это доступно для бесплатного скачивания с сайта github.com — питон-библиотеки, утилиты, фреймворки.
Среди присутвующих начались переглядывания. Казалось, что не все до конца понимают сказанные слова и их роль в деле построения светлого коммунистического будущего. Коба продолжал давить интеллектом:
— Но и это ещё не всё. Школьник даже может арендовать за три копейки производственные мощности, которые работают 24/7, не требуют выходных, перерывов на обед, отпускных. Причём цена аренды сервера будет только падать по мере строительства серверных городов, соединённых между собой цифровыми реками и энергетическими магистралями.
В этот момент двери распахнулись в кабинет вошёл Александр II. Его фигура излучала спокойствие, но в глазах читалась твёрдость. Коба встал и молча уступил ему своё кресло.
Александр II, окинув всех взглядом, заговорил размеренно:
— Цифровое раскрепощение крестьян — это не просто акт, а необходимость. Мы освободили людей от крепостной зависимости, но теперь пришло время освободить их в цифровом мире. Государство не может отставать от реальности, иначе оно рискует быть сметено волной перемен.
❄️❄️❄️
Alexander II, surveying the room, spoke deliberately:
— The digital emancipation of the peasants is not merely an act but a necessity. We freed people from serfdom, but now the time has come to liberate them in the digital world. The state cannot lag behind reality, or it risks being swept away by the tide of change.
And with that, the conversation shifted into another register—one fit for a world where history and technology intertwined seamlessly. English, the language of diplomacy and computation, took its rightful place in the discussion.
Alexander II straightened his posture, his voice steady yet resolute:
— The empire must not merely adapt to the digital era; it must lead it. If we do not take control of the digital landscape, we will find ourselves governed by forces we neither understand nor influence. Sovereignty is meaningless if we do not secure digital sovereignty.
Stalin, exhaling a slow plume of smoke from his pipe, nodded thoughtfully.
— Perhaps we need more than just governance. Perhaps we need a digital vaccination.
Alexander II arched an eyebrow.
— A digital vaccination?
Stalin tapped his fingers against the table.
— Yes. We must allow our digital cities to be exposed to mental viruses—but in a controlled, weakened form. This will enable our national system to develop natural defenses. A mass psychological inoculation, if you will. Those who are strong enough will build their own individual immunity, while the rest will be supported by state-backed mental defenders—a new class of digital shamans who will protect the souls of citizens affected by ideological contagion.
Alexander II’s expression shifted into something close to admiration. He spoke slowly, choosing his words with precision:
— That is… an intriguing approach. True leadership is not about shunning new realities but about guiding them. We cannot return to the comfortable past, where information flowed in one direction—through state-controlled television, through printed decrees, through bureaucratic walls that kept change at bay. Those days are gone.
His gaze swept across the room, his voice growing firmer:
— A leader must not only accept the digital age but shape it. We must not fear technology’s arrival, nor waste our strength resisting its tide. Instead, we must carve safe channels through which this tide can flow—not to destroy the state, but to strengthen it. The great rivers of the past carried commerce, armies, and knowledge; today, the rivers are digital, and their currents shape our world. If we fail to build the bridges and ports of this new era, we will be left behind.
He stepped forward, his presence commanding:
— The task before us is not to force old methods onto new technologies, nor to bend the future to the patterns of the past. That is a fool’s errand. Instead, we must weave these innovations into the very fabric of the state. We must build energy highways where none exist, erect server-cities at the crossroads of digital trade, and ensure that our people are not merely subjects of this transformation—but its architects. Only then will we not merely survive this new age—but master it.
❄️❄️❄️
В это время за банкетным столом царила своя атмосфера.
Брежнев, до этого молчавший, наконец заговорил, его голос звучал тяжело, словно сквозь толщу папок с планами и отчетами.
— Всё это, конечно, хорошо… Но давайте не забывать: без стабильного индустриального роста, без увеличения производства, без правильного планирования — все эти цифровые реки, о которых вы грезите, пересохнут. Даже у будущего должны быть нормы и квоты.
Горбачёв чуть подался вперёд, поправляя галстук.
— Товарищ Брежнев, важен баланс между эффективностью и открытостью. Люди требуют не только прогресса, но и прозрачности. Нельзя допустить, чтобы эта цифровая революция создала новых крепостных — тех, кто будет бесконечно трудиться перед машинами, не зная ни своих прав, ни даже кода, который ими управляет. Гласность должна распространяться и на цифровую сферу.
По залу прокатился глубокий смешок.
Это был Кибер-Ельцин, лениво покачивая в руке бокал с искрящимся напитком.
— Ну что, товарищи, будь то квантовые колебания, цифровой суверенитет или имперские символы — мы всегда возвращаемся к одному и тому же. Пока есть за что выпить и каждый школьник знает, как подключиться к потоку, — значит, всё у нас будет хорошо.
Наступила задумчивая тишина.
Где-то за окном, за стенами этого зала, гудели серверы, работали процессоры, а ритмы истории переплетались с электрическими импульсами — так, как не могли предсказать даже величайшие умы.
